Летаргия под вывеской "Карма"
Андрей ОХРИМОВИЧ

Маленький провинциальный город может рассказать о благосостоянии общества значительно больше, чем столица или промышленный мегаполис. Попадая в его идиллическую дремотность внезапно, вопреки опыту, начинаешь верить, что из провинции совсем не обязательно бежать. Состояться можно и тут. И в этом состоянии благодушной расслабленности ассоциируешь волынский городок Дубно с Дрогобычем Шульца, Дублином Джойса или Прагой Кафки. В своей "Конармии" Бабель несколькими штрихами фиксирует запах Дубно двадцатых годов. Знойный полдень, крики избиваемого конармейцами еврея, отборный солдатский мат. Все это возле штаба Буденного. Мемориальная табличка на домике с колоннами не даст соврать.

Кроме Бабеля, городок по разному поводу посетило еще несколько знаменитостей. Шевченко, Бальзак и, кажется, царь Николай II. О Дубно в "Тарасе Бульбе" вспоминает Гоголь. Крепость, сооруженная в шестнадцатом веке князем Острожским, так и не была взята Тарасом, в реальность которого дубновчане верят безоговорочно. Кажется, верили и поляки, в свое время соорудившие здесь памятник одному из сыновей Бульбы — Андрию. При "советах" монумент уничтожили. Впрочем, не только его. На месте старинного еврейского кладбища ныне торчит унылая коробка центрального автовокзала. По сведениям дубновских старожилов, человеческие кости под покровом темноты местные власти вывезли на городскую свалку. Вторую ходку бравы ребятушки из КГБ совершили уже ближе к нашему времени. Где-то в период перед ГКЧП местные руховцы случайно наткнулись на массовые захоронения в подвалах старинного костела бернардинов. Расстрелы проводились НКВДистами в 45 — 46-х годах под лозунгом борьбы с бандитизмом. Детские, женские черепа, гильзы от винтовки Мосина на полу. Все это туда же, на свалку. Бульдозеристу дали десятку на пиво. Обычное дело. В безбожном сознании гомо-советикуса продолжает ворочаться что-то фундаментально-некрофильское. Гостелецентр на еврейском кладбище в Киеве, кладбищенская земля с костями, подсыпанная под дачные застройки днепропетровского истеблишмента. Примеров в Украине — не счесть.

Перестройка мало что изменила в жизни городка и его обитателей, если не брать во внимание дышащие на ладан предприятия или заваленный турецким ширпотребом базар. Штаны, колготки, лошади, сало, фальшивая парфюмерия, базарная феня, картежники, радиоточка что-то бубнит из Евангелия от Луки. Сквозь специфический волынский говор прорывается польская, реже — венгерская речь. К полудню все затихает, и народ расходится. Кто — домой, кто — в забегаловку. Напиваются там основательно. Затем впадают или в крайний сентиментализм, или в тяжелый мордобой. После третьей порции крепчайшей водки местного производства понимаешь, что с бульбовских времен тут мало что изменилось и если вовремя не смыться, то так и просидишь всю жизнь в подвальчике под пугающей вывеской "Карма" или гадюшнике напротив с обнадеживающим названием "Манхэттен".