Командиром эскадрильи был Дед. Но так мы его называли между собой. А к нему мы обращались по имени-отчеству. Дед ворчал: "Ну что за фигня: как в кабинете — так Александр Сергеевич, никакой, блин, субординации. А как в кабаке увидят, так на весь зал — товарищ подполковник!"

Дед уже прослужил, как водится, больше, чем прожил. Но летать любил и летал при каждой возможности. Иногда, когда большинство летчиков разлеталось по командировкам, на полеты выводился только один борт для комэски. И тогда звучал на постановке задачи доклад:

— Первая эскадрилья к полетам готова!

— Вторая эскадрилья к полетам готова!

— Мой вертолет к полету готов! — улыбался наш Дед.

Был случай, когда при минимуме 50х25, на полеты вышел только один вертолет в полку. И летал, понятно, только наш командир.

Пригнали в эскадрилью из Казани первые Ми-8мт. Конечно же вертолет был сразу запланирован на полеты: комэске не терпелось поднять новую машину в воздух. Вертолет вырулил на полосу, и вдруг, вместо контрольного висения на метровой высоте, взмыл свечой метров на 30, да еще и с разворотом — почти "афганский" взлет. Дело в том, что Ми-8мт внешне очень похож на Ми-8т, но у "эмтешки" движки в два раза мощнее и когда командир привычно потянул ручку "шага" вверх, машина непривычно резко устремилась вверх.

Дед был невысок, но крепок. В кабине сидел всегда как-то сгорбившись, навалившись грудью на ручку — только лысина блестела под гарнитурами. Он мог так и заснуть под гул винтов, причем заметить, что он уснул, иногда удавалось не сразу. Тарабейкин рассказывал: "Летим ночью, керосинка греет, тепло, темно, я и задремал. Открываю правый глаз: смотрю, правачок тоже носом клюет. Ситуация нормальная: наше дело правое — не мешай левому. Открываю левый глаз — мать честная, командир тоже спит, аж похрапывает! Ну я тихонечко правака разбудил, тот покрепче за ручку взялся (вдруг командир со сна дернет неудачно), потом и командира разбудили. Не поверишь — но с тех пор, как комэска в кабине — я в полете спать не могу."

Как-то во время ЛТУ (летно-тактического учения) эскадрильи ночью в ПМУ, сразу после взлета, поперек курса эскадрильи просвистела парочка истребителей. Комэска засмотрелся на огоньки и потрусил потихоньку за самолетами. Летчики потом смеялись: "Комэска на старости лет решил податься в истребители!" Но смеялись они потом. А тогда все застыли в недоумении: куда это мы рулим? Другие экипажи выйти в эфир не решались: ЛТУ все-таки, надо соблюдать режим радиомолчания, а штурман эскадрильи только минут через 20 решился потревожить командира: "Командир, а куда мы вобще летим-то?" Комэска очнулся: "Ну ладно — я, старый хрыч! А ты-то куда смотришь?"

О возвращении на маршрут не могло быть уже и речи. Кое-как определились с местоположением, вернулись в район аэродрома, еще минут 15 покружились на месте и вышли к аэродрому точно в расчетное время. За ЛТУ была поставлена оценка "отлично".

У командира была одна привычка: на каждого вновь прибывшего человека в эскадрилью он старался поначалу нагнать страху. Привычная картинка: вечером на подведении итогов начинается цирк.

— К нам в эскадрилью по замене приехал капитан Солдатенко. А где он, кстати?

— Так вы же его сами отправили устраиваться в гостиницу.

Дед улыбается:

— Я и сам знаю, куда я его отправил. Немедленно послать за ним!

Минут через 20 появляется жертва.

— Вы почему не явились на подведение итогов? Объявляю вам выговор!

— Так вы же сами...

— И выговор — за пререкания!

— Дмитриев! А ну-ка быстро вспоминай, за что я тебя собирался наказать!

Так начиналась моя служба под началом Деда.

— Не знаю, товарищ подполковник. Вроде бы не за что...

— Что значит — не за что? Наказать всегда есть за что.

На всякий случай я прокрутил в голове все события за последнюю неделю...

— Да точно не за что!

Комэска не выдержал и улыбнулся:

— Ладно, иди, но потом ведь все-равно накажу!

Времена в Польше были не самые лучшие, магазины пустые, любые товары — в дефиците...

— Нам на эскадрилью выделили 4 ковра. Ковры взяли себе я, замполит и начальник штаба.

— А четвертый?

— Что — четвертый? Повторяю: ковры взяли замполит — раз, я — два и начальник штаба.

— А четвертый?

— Какой четвертый? Повторяю еще раз: ковры взяли замполит — раз, начальник штаба — два и я... два.

На праздники каждая эскадрилья по очереди готовила большой концерт художественной самодеятельности. После концерта — банкет. Водку в Польше в военторгах не продавали, зато всегда было приличное массандровское вино. Стол а-ля фуршет. Опрокинул стаканчик, тянусь за бутербродом: передо мной стоит командир. "Ты что делаешь?" — Я чуть стакан не уронил. Блин, думаю, что же я такого натворил? — "Ты что сюда — есть пришел? Почему стакан пустой?"

Суббота. Из Союза должен вернуться борт. Обычно мы их не ждем, но сейчас на стоянке — Дед. Сделали послеполетную подготовку, возращаюсь в домик ИАС. В дверях меня встречает командир. Выражение лица — Хичкок позавидует: кажется, мог бы — убил бы меня. "Следуйте за мной!"

Иду. Ничего не понимаю. Заходим в канцелярию. Там уже все начальники групп в сборе, стоят вдоль стен. Ни фига себе, думаю, что это еще за разборки? А не вижу, что там на столе делается, за широкой спиной комэски. Тот отходит в сторону, а на столе — немудренная закуска, пол-стакана водки. У меня падает челюсть. Дед доволен произведенным эффектом: "Мне вот водки русской захотелось, но не пить же самому — присоединяйся к нам!"

Из рассказанного может сложится впечатление, что комэска был конченным алкоголиком. Нет, даже напротив, он сам никогда не был пьяным и органически не переносил пьяниц. Но немного выпить любил. И мы уже знали, раз комэска нацепил темные очки — значит уже где-то тяпнул 100 грамм. А очки надевал, наверное, чтобы запах отбить.

На складах группы войск истекал срок хранения ракет С-5. Нужно было с ними что-то делать. Ближе всех к складам оказался наш полк. Полк подняли по действительно неожиданной тревоге, приехали КАМАЗы с ракетами, блоки УБ-16 (УБ-32 на "эмтешках") зарядили до отказа. Поставлена задача: расстрелять на полигоне колонну танков. Причем погнали нас не на ближний полигон, где пилоты знали уже каждый кустик, а на дальний, где стрелять им еще не доводилось.

Согласно боевого расписания, начальники групп обслуживания летят в вертолете комэски. Идем на предельно малой — колесами почти по траве, только кустики перепрыгиваем. Командир бурчит: "Смотреть всем! Провода прозеваете — уволю нахрен, если живыми останемся". Вот и распаханная граница полигона, вертолет делает горку до 300 метров. Штурман сует нам схему полигона: лесная дорога, перекресток, перед перекрестком на дороге должны быть танки. Но где же они? Дед рычит: "Искать всем! Не найдете — выброшу нафиг из вертолета!" Гобан сполз на пол, мы втроем толкаемся в дверях кабины: нету танков! Вот уже и к перекрестку подлетаем... Так вот же они, но не на дороге, а рядом на травке, не туда мы смотрели и последний танк уже почти под нами...

Командир до упора отдает ручку от себя, вертолет дыбом задирает хвост  — залп! Да, доложу я вам, залп всеми ракетами это не две ракетки при обычных стрельбах. На несколько секунд вертолет окутывается облаком дыма, резкий запах пороха заполняет кабину. Ведомый, повторяя маневр комэски, лупанул ракетами тоже куда-то под себя. Крутой вираж вправо, вертолеты выравниваются над самыми макушками деревьев, а над опушкой леса ныряют еще ниже. Но дело сделано: цель обозначена. Эскадра конвейером прошла над просекой разряжая блоки по мишеням. А генералы на подведении итогов, рассказывал комэска, аж подскакивали от удовольствия: "Почти два десятка вертолетов выскочили из ниоткуда, накрыли все цели, подожгли полигон и исчезли в никуда. А тактика, тактика какая! Командир — по хвостовому танку, его ведомый — по головной машине, заблокировали колонну, а остальные пары завершили дело!"

Надо ли говорить, что после такого удачного представления полк еще разочек поднимали на стрельбу полными блоками. Правда, на это шоу технари уже не летали.

ЛТУ в составе полка днем в СМУ, ночью — в ПМУ. Подготовить полк к подобному мероприятию весьма сложная задача. Пока вылетывают одних летчиков парами и звеньями, у других появляются перерывы в полетах на слетанность. Да еще и многочисленные командировки выбивают из графика. Однажды горел план по боевой подготовке эскадрильи, необходимо было срочно провести ЛТУ в составе эскадрильи, но именно накануне полетов летчики разлетелись по командировкам во все окрестные страны. ЛТУ все же было. Одинокий вертолет комэски кружил в небе, но магнитофон РП (руководителя полетов) четко записывал радиообмен: "341, разрешите пролет строем?" — "341, пролет строем разрешаю!"

Так это одна эскадрилья! А тут целый полк. Понятно, что днем было совсем не СМУ, а ночью не совсем ПМУ, но все прошло удачно. Почти все...

Днем полк нормально отлетал по замкнутому маршруту, ночью был запланирован перелет на чужой аэродром — в Колобжег. Для придания мероприятию солидности решено было совместить приятное с полезным и загрузить "вертушки" полезным грузом — колесами. Новыми покрышками к КРАЗам, УРАЛам и прочим образцам непобедимой советской автомобильной техники. Для того, чтобы не напрягаться с заправкой на чужом аэродроме, вдруг решили поставить на "восьмерки" по второй дополнительной бочке, чем спешно и занимались бортачи после возвращения вертолетов с дневного маршрута. А остальной техсостав прилег на травке живописной кучкой.

Андрюха Гора задремал, положив под голову радиостанцию. И вдруг из динамика — голос нашего инженера: "Гора! Третья! Гора!" Андрей спросонок аж подскочил, схватил микрофон: "Слушаю вас, товарищ майор!" — и получил за нарушение правил радиообмена. Каждая группа имела свой позывной и называть фамилии и воинские звания было, понятно, запрещено. А "гора" — это был условный сигнал об окончании погрузки колес. Кстати, в наши "восьмерки" поместилось только по четыре покрышки между бочками, так что пользы от нашего перелета было немного.

В Колобжег долетели нормально. Сели, зарулили, разгрузились. Пора бы и назад — да вот незадача: погодка на маршруте портилась, вроде бы облака собирались. Лететь строем — опасно, поодиночке — молодые летчики могут и заблудиться, но оставаться в Колобжеге хотелось еще меньше.

Первым ушел на маршрут, а заодно и на доразведку погоды зам по летной. Минут через десять доложил: "На маршруте чисто". Командир полка, правда, решил подстраховаться: "большие" — вертолеты Ми-6 — уходили поодиночке с интервалом в две минуты. Но полсотни вертолетов с таким интервалом только взлетать будут полтора часа! "Большие" докладывают — у них чисто. И тогда принимается решение лететь строем. Короткий инструктаж: "Если врезаемся в облачность, ведущие доворачивают на 15 градусов влево и набирают высоту, ведомые — идут вверх без смены курса. Выходим за облака и там собираемся вместе. Все. Вперед!"

Взлетели. Лечу с Сашкой Кривошеевым. Справа сзади болтается вертолет ведомого. Кое-где светятся огони на земле. Все нормально. Но вижу, слева замигал огонек проблескового маячка: какой-то вертолет вышел из строя и неспеша пошел на обгон. Потом я узнал, что комэска решил все же выслать вперед один борт на доразведку погоды, но, как он сам рассказывал, сделал ошибку: следовало бы посылать своего ведомого, а он выдернул из середины строя более опытного пилота.

И в тот самый момент, когда наши вертолеты поравнялись, внезапно все пропало: и вертолет слева, и ведомый справа, и земля внизу. Облака. Помните инструтаж? Ведущие должны уходить влево и вверх... Но слева идет борт. Смотрю на высотомер в грузовой кабине: мы снижаемся! Триста метров, двести, сто пятдесят... Хватаю лежащий на сидушке шлемофон, подключаюсь к СПУ. Что творится в эфире! "Идем вверх!" — "Давайте лучше вниз!" — "А мне куда идти?" Слышен спокойный голос Абишева: "400 метров — облака, 600 метров — облака, 1000 метров — облака. Снижаюсь" Распахивается дверь кабины: "Смотри по сторонам!" Не понял, куда смотреть? "На голову сядут!" — бледность борттехника заметна даже при красной подсветке кабины. Где соседние вертолеты? Выше? Справа? Более опытные пилоты сразу пошли к земле — ведь где-то облачность должна кончиться! Те, что помоложе — пошли вверх, как договаривались на инструктаже. Но слой облаков был такой толстый, что потом им все-равно пришлось уходить вниз, под нижний край облаков.

Кто-то, вывалившись из-под облаков, прямо под собой увидел ровный круг контурных огней другого вертолета. Чудом успели снова уйти вверх.

Мишка Ширинкин, тот самый "фотограф", он тогда еще был правым пилотом, повернул голову вправо и, по его словам, увидел прямо рядом с собой капитана Волкова — так близко, что хоть за руку здоровайся. Вертолеты в облаках сошлись так близко, что, казалось, перекрестились лопасти несущих винтов. Мишка ударил по ручке управления, его командир Алышев успел среагировать, дал левую педаль, бросил вниз "шаг". Волков резко отвернул вправо. Пронесло. Но Мишка еще целый год во время теплых дружеских вечеринок под водочку вдруг забывался и нервно дергал головой, косясь в правый бок.

Облачность кончилась. Вертолеты еще долго собирались в пары. "342, я тебя вижу. Мигни бортовыми! Нет, это не ты!" — "Я 356. Вижу вас, сейчас пристроюсь. Блин, да тут два мяка. Это большие" — "Маленький, иди с нами!" — "Да нет, я своих поищу..."

Собрались все, никто не потерялся. И даже пары свои понаходили. Вот только порядок пар перепутался. За первой парой шла четвертая, третья — замыкала строй.

Заходим на посадку. "Вертушки" жмутся к друг-другу, рвутся к земле, тесно, очень тесно. Наш вертолет, отброшенный от земли воздушной подушкой, отваливает в сторону и, сделав небольшой кружок, снова тянется к земле. Наш маневр повторяет еще пару бортов. Сели. Зарулили. Выключились. Тишина. Что-то долго экипаж не выходит. Заглядываю в кабину: летчики курят, откинувшись на спинки кресел. "Ну что? — говорят — Со вторым рождением тебя!" — "Что, все так плохо?" — "Да нет. Уже — все хорошо!"

Полчаса спустя, когда мы на нашем "УРАЛе" уезжали со стоянки, я, вместе со всеми САРППовскими кассетами, оказался в кабине вместе с командиром эскадрильи. Некурящий Дед курил, жадно затягиваясь сигаретным дымом. А потом сказал то ли мне, то ли просто самому себе: "Если бы с ребятами хоть что-то случилось бы — лучше уж пулю в лоб! Я себе этой ошибки не прощу..."

"Эскадрилья без замполита — что деревня без дурака!" Нет, я вполне допускаю мысль, что где-то в авиации летают нормальные замполиты, но мне такие что-то не попадались. Был правда один, но его очень быстро перевели в отдельную эскадрилью в Кшиву. А после его ухода вакансия оставалась свободной довольно долго. В конце концов командир не выдержал и спросил: "Кто хочет быть замполитом?" Вот с тех пор и появился у нас новый замполит — Ваня, точнее Иван Афиногенович. Комик. Национальность у него такая.

На следующее же утро пришел он к машине, на которой мы отъезжали на стоянку, стал в отдалении: "Гора, Дмитриев — ко мне!" Андрей Гора — это техник группы РЭО, воспитанник КВАТУ. Подошли. Стоим. Молчим. И он стоит: "Ну, я жду..." До меня дошло первого. Взял под козырек: "Товарищ капитан, старший лейтенант Дмитриев по вашему приказанию прибыл!" — "Ну, вот. — расплылся в довольной улыбке Ваня, — а теперь вы, Гора" Андрей доложил — а что делать? Дуракам легче подчиняться, чем ими управлять.

Вечером мы долго ждали в классе эскадрильи начала подведения итогов. Командир задерживался в штабе. Ваня с умным видом стоял возле трибунки. Кто-то из борттехников не выдержал: "Иван, да сходи ты, поторопи их там. Сколько можно сидеть?" Ваня выпятил вперед подбородок: "Товарищ капитан, а что это вы разговариваете тут со мной в дружеской обстановке?"

И мы поняли, что попали.

Ваня приехал из Цулукидзе вместе с большой группой пилотов по афганской замене. Поэтому его многие знали еще по службе в Грузии. Как-то раз Ваню, тогда еще правого пилота, там поставили исполняющим обязанности начальника штаба на время его отпуска. На утреннем построении Ваня вышел перед строем: "Что за разговорчики в строю!" ...и объявил выговор своему командиру экипажа. Тот, конечно, обалдел, но смолчал. Через пару недель начальник штаба вернулся из отпуска и статус-кво был восстановлен: обиженный командир экипажа вывел перед строем своего зарвавшегося правачка и объявил два выговора: за нарушение формы одежды — "За что, командир?" — и за пререкания.

Ваня пришел на построение в новом кителе. Эскадрилья взорвалась смехом: петлицы были пришиты не к воротнику, а к лацканам кителя. "Я не виноват, жена пришивала..."

Ваня пришел на построение в новой шинели. Командир долго на него смотрел: "Иван, у тебя все в порядке с шинелью?" Тот быстро осмотрел себя — петлицы, вроде, пришиты правильно. Бодро отвечает: "Так точно!" Командир взвыл: "Да где ты только взялся на мою голову! У тебя же шинель застегнута на левую сторону! Жена застегивала???"

Ваня получил майора. 7 ноября пришел на торжественное построение в парадной шинели с новыми погонами. Начальник штаба полка схватил мегафон: "Иван! Твои золотые погоны сверкают на весь плац!" — Афиногенович аж расцвел от удовольствия: "Так точно, товарищ подполковник!" — "Что так точно? На парадной шинели погоны должны быть серого цвета!"

Пилот Ванька был офигенный. Я дружил с его правачком, Володей. Тот рассказывает:

— Взлетели, идем по кругу, второй разворот, подошли к третьему... Летим прямо. Минуту летим, пять. Я не вмешиваюсь — замполит вертолет ведет все-таки. Вдруг слышу в наушниках: "343, где вы?" Иван поворачивает обалдевшее лицо: "А где мы?" Блин, на кругу заблудился! А получал все-равно я, как штурман.

— Запускаемся, выруливаем. Я знаю, что по плановой полет парой с командиром. Впереди никого нет. Неужели командир идет ведомым? Смотрю, справа сзади никого нет. Может, командир в левом пеленге? Ваня запрашивает взлет. Взлетели. Идем по маршруту, уже подлетаем к Брохоцину (аэродром подскока). Вдруг в наушниках голос командира: "343, где вы?" Иван бодро отвечает: "Над Брохоцином!" В ответ мат-перемат: "Трам-пам-пам! Я тебе дам — Брохоцин!" Ванька ручку бросил, схватился за голову: "Блин, мы же парой должны были лететь!"

Но круче всего был эпизод, когда после стрельбы на полигоне парой, командир выскочил из своего вертолета, выволок Ваньку из кабины и кулаком — в челюсть! Тот — с копыт. Оказалось, что перед полигоном Иван забыл перестроиться в левый пеленг и, когда командир после пуска ракет отвернул вправо, Иван открыл стрельбу прямо по ведущему. Ракеты чудом прошли буквально в метрах от вертолета командира.

Мой техник Игорь задумал жениться. Прямо в Легнице познакомился с девочкой-вольняжкой и решили сыграть свадьбу. Организовали они это мероприятие в общежитии вольнонаемников, где жила его невеста. Собрался весь наземный техсостав эскадрильи. Были шутки, были тосты, собственно говоря, такой веселой свадьбы я больше и не припомню. В разгар веселья пришел Иван Афиногенович. Категорически отказался пить и сразу подошел к нам с Ромкой Решетниковым (начальник группы вооружения). "Пора брать власть в свои руки! Что это у вас свадьба такая неорганизованная? А где конкурсы, ребусы, шарады?" Вышел в круг, выключил музыку:

— Товарищи! Ну нельзя же так неорганизованно проводить досуг! Давайте проведем соответствующие конкурсы, песню споем хором, может кто-нибудь пантомиму покажет? Нет желающих? Ну тогда я вам стихотворение расскажу. Называется "Сын артиллериста"!

Да-да, именно эту печальную военную историю Симонова, которую мы все учили в школе. И он ведь начал его читать! "Был у майора Деева товарищ — майор Петров, дружили еще с гражданской, еще с двадцатых годов.." Из ступора первым вышел Ромка и врубил музыку на полную громкость. Трудно сказать, чем бы закончилась бурная организационная деятельность Ивана Афиногеновича, если бы девченки по нашей просьбе не напоили его до поросячего визга.

Вот такой был у нас в эскадрильи комик.

Аэродромчик в Легнице был очень небольшой, немецкий, оставшийся еще после войны. Кстати, вызывает уважение хозяйский подход немцев к обустройству аэродромов: полоса была с паровым подогревом, канализацией и возле каждого бетонного пятака-стоянки был колодец с подведенными электричеством, бензином и маслом. Конечно, в наше время все эти коммуникации уже не работали.

Hо территория аэродрома была настолько мала, что проволочное ограждение проходило примерно в 100м от края полосы, дальше дренажная канава и... железнодорожная ветка. Вертолетам забор не помеха, но на том же аэродромчике базировалась отдельная смешная (смешанная) эскадрилья, а там были и Ан-24 и Ан-12. Двухметровый забор в такой близости от полосы для них — перебор. Поэтому высота забора в створе ворот составляла... 40см. Должен быть забор вокруг аэродрома — вот он. А то, что его перешагнуть можно, это уже никого не волновало. Кстати, заход на посадку для самолетов там вообще был разрешен только с одной стороны. С другой стороны был город.

Все было ничего, пока поезда там ходили на паровозной тяге (а что вы хотели — это же угольный край — Силезия). Hу правда, иногда самолету приходилось уходить на повторный круг (все-таки высота вагонов была значительно больше разрешенных 40см), но поезда ходили не так часто и с этим можно было мириться.

Hо тут в Легницу пришел первый электровоз. А вслед за ним началась электрификация и других веток, в том числе и ветки, которая проходила возле нашего аэродрома. Hадо отдать должное полякам. Они так быстро поставили столбы и натянули провода, что наше руководство даже не успело понять, что происходит. Еще неделю назад ничего не предвещало беды, а тут вдруг поперек посадочной глиссады рядом с 40-сантиметровым забором оказались натянуты провода! И самолеты оказались в ловушке. Hу, взлететь, допустим, они еще могли, а вот садиться уже было некуда.

Около месяца самолеты были прикованы к земле, а потом поляки пошли на компромисс: столбы вместе с проводами были в створе полосы срезаны на расстоянии метров 300. А электрички проходили этот участок "с разгона".

Однажды электричка таки застряла между электрифицированными участками и пару часов простояла, дожидаясь маневрового. Могу только догадываться, что говорили пассажиры этой электрички в наш адрес.