Наш вертолетный полк был хотя и придворным — в Легнице находился штаб Северной группы войск, но боевым. С одной стороны: интенсивные полеты и частые учения, с другой — постоянные командировки на перевозку офицеров штаба. Кроме этого, наши вертолеты несли дежурство ПСС (поисково-спасательная служба) в трех точках: на своем аэродроме, в Колобжеге и в Жагани. Служба была у нас нескучная.

Обычный распорядок дня летом: полеты во вторую смену до часу ночи, до двух — послеполетная, в пол-третьего дома, а в пол-шестого подъем — и на аэродром на подготовку вертолета в командировку. И так каждый день. С субботы на воскресенье — в наряд. А приказы не обжалываются — они выполняются. И только когда мы подняли этот вопрос на партсобрании, да послали запрос по партийным инстанциям — немного попустило. И полеты стали заканчиваться раньше и вылеты планироваться позже.

Особенность службы в вертолетном полку в том, что между летным и техническим составом нет четкой грани. Борттехники — летают и вообще, летного состава, учитывая большие экипажи Ми-6, в полку не намного меньше технического. Это не истребительный полк, где на весь полк четыре десятка пилотов и даже жены летчиков в магазинах обслуживаются вне очереди. Мы с пилотами жили очень дружно, и в этом была немалая заслуга командира эскадрильи. А может это еще и потому, что довольно часто нам приходилось вместе с ними летать. У меня ежегодный налет приближался к 50 часам — можно уже было засчитывать год за два, правда этот "налет" нигде не учитывался.

Особенно интересными были учения с десантно-штурмовой бригадой. На пару дней мы улетали на лесную поляну, куда подтягивалась ДШБ. Полк заходил на посадку, винты еще крутились, когда лес вдруг оживал и со всех сторон на поляну выезжали тягачи с пушками, выбегали группы десантников и деловито занимали свои места в салонах вертолетов. Здоровые, крепкие ребята с абсолютно непроницаемыми лицами. Рассаживались по сидушкам вертолета, как по лавкам в кузове грузовика, тут же закрывали глаза и проваливались в сон. Не знаю сколько времени перед этим они бегали по лесам, но запах от каждого был как от целой казармы...

А дальше начинались извращения. Высадка десанта с посадкой вертолетов. Выброска группы захвата первой парой с висения или на парашютах с предельно малой высоты, поддержка высадки основной группы десанта с воздуха, доставка техники вертолетами Ми-6. Первая четверка "восьмерок" освобождалась от десантников и потом выписывала восьмерки и круги над поляной иммитируя прикрытие с воздуха. От виражей и горок аж дух захватывало. А какая картина боя открывалась сверху: группа захвата разворачивается веером, ведя непрерывный огонь из автоматов, прилетает стайка Ми-8 с основной группой десанта, следом за ними на поляну величаво, по-самолетному, садятся грузные Ми-6, за считанные секунды освобождаются от своего груза и уходят домой. Командир делает еще пару кругов над поляной, звено эффектно проносится над самой землей и мы спешим в догонку за полком.

Ночная высадка... Про ночную высадку особо. На лесной поляне, куда должны были вернуться вертолеты после высадки десанта, местами торчали березки, рос кустарник. Нарваться на них ночью можно было запросто. Для "шестерок" разметили посадочную полосу и ночью обозначили ее консервными банками, в которые вместо съеденной тушенки положили смоченные в керосине тряпки. По команде бойцы с факелами пробегали вдоль полосы и поджигали плошки. "Залетайте к нам на огонек!" Мы же встречали наши вертолеты с карманными фонариками в руках, обозначая место посадки... Машина зависла в полуметре от земли, почти уткнулась в меня стеклом кабины, комэска открыл блистер, улыбнулся: "Разрешите посадку?"

"Вертолет завис над поляной, медленно вращая винтами..." © журнал "Советский Воин", 1988г

А какие у нас были ребята! Про каждого летчика, техника можно писать книгу!

Абишев. К нам в эскадрилью попало сразу несколько выпускников училища. А через год расширили штаты и четверо молодых ребят пересели на левые чашки. А еще буквально через несколько месяцев эскадрилия отрабатывала полет по маршруту ночью в составе эскадрильи. На обратном пути у лейтенанта Абишева отказал движок. Ночью, на маршруте, на высоте 200м. Эфир затих. РП только и смог спросить: "Ваши действия?" А в ответ спокойный, уверенный голос: "Высоту держит нормально. Иду в Кшиву на запасной аэродром". Минут через пятнадцать мы на вертолете ПСС уже были на месте вынужденной посадки. Возбужденный борттехник размахивал руками:

— Я ему: "Температура растет! Что делать?" А он спокойно: "Выключай" А я ему: "Куда? Убъемся!" А он спокойно: "Левому — стоп!"

Потом выяснилось, что разрушилась опора турбины. Всего несколько секунд промедления могли привести к разрушению всего двигателя с очень серьезными последствиями.

А год спустя в зоне аэродрома, днем, на высоте около 1000м, тоже был отказ двигателя. Летчик, капитан, так припечатал машину к земле, что она только чудом не развалилась.

Мишка Ширинкин. Личность вообще уникальная. Одна фамилия чего стоила! Он часто любил повторять: "У меня только одно свидетельство об образовании — удостоверение профессионального фотографа". После школы Мишка и не пытался никуда поступать, а чтобы совсем не валять дурака, пошел в ученики фотографа и сдал контрольный альбом фотографий.

Служить его призвали в ДОСААФ. Пока служил — научился управлять вертолетом. Я разве еще не написал, что Мишка был летчиком? В авиации была особая категория пилотов: "недоношенные". У летчиков ДОСААФ была возможность пройти годичную переподготовку и получить офицерские погоны. Вот на такие курсы и завербовали Мишку. Скажите, сможет боец срочной службы по дороге в училище не заехать домой? Вот и Мишка не смог. Когда он, наконец, добрался до училища, набор уже закончился. Обратно в ДОСААФ его уже не отправили, оставили дослуживать при училище. Честно говоря, я и сам не совсем понял, как это получилось, но факт остается фактом: Мишке вручили-таки лейтенантские погоны, но не выдали диплома об окончании училища.

Уникальную Мишкину добросовестность и трудолюбие не мог не заметить наш командир. Мишку назначили старшим штурманом звена, чем повергли его в немалое смущение: "У меня в звене три штурмана с высшим образованием, а я — фотограф!" Еще больше удивился Мишка, когда его поставили командиром экипажа. Надо отдать должное нашему комэске: он сумел разглядеть в Мишке летчика и продвигал его вперед не обращая внимания на отсутствие диплома.

Мы с Мишкой были хорошими друзьями и соседями. Помню, как мы обмывали и обсуждали первый его самостоятельный полет в качестве командира. Штурманом к нему пошел молодой летчик, списанный из-за боязни посадки с Су-24 (Есть такая фишка: "сушку" на больших углах атаки начинает трясти — запомнили ключевое слово: "трясти"? — потом быстрое сваливание на крыло... Летчиков, которые не могли перешагнуть барьер этой опасности, списывали в транспортную авиацию, или вот к нам — в вертолетчики).

Итак, Мишка заводит машину на посадку, его правачок летит на вертолете вообще впервые, его задача — познакомиться с зоной аэродрома и привязаться к ориентирам. Но он совсем позабыл про лежащую на коленях карту и широко открытыми глазами смотрит по сторонам: все же вид из вертолета гораздо интереснее, чем из бомбардировщика. И вдруг вертолет начинает трястись... Кстати, по-другому и не бывает. Когда вертолет гасит скорость перед посадкой, его трясет и довольно сильно. Но правак-то этого не знал! Для него тряска — сигнал опасности. Карта падает на пол, а он двумя руками упирается в ручку управления. Мишка тем временем лихорадочно пытался сообразить, что же это такое случилось, что ручка управления вдруг перестала его слушаться и резко рванула вперед?

Все, конечно, закончилось нормально. А Мишка сумел долетаться до летчика 2 класса.

Прапорщик Угулава, борттехник, громадный грузин, шутник и балагур, свято был убежден в двух вещах: во-первых, в том, что три раза по сорок минут — это час двадцать, а во-вторых, в том, что летать может только чистый вертолет. Мыть, подметать, пылесосить, подкрашивать кабину и салон своего вертолета он мог бесконечно (при этом где-нибудь под редуктором запросто могло оказаться птичье гнездо). Из Польши Угулава уехал в Афган, а потом умудрился снова вернуться в нашу эскадрилью. Нет ничего более радостного, чем встреча с друзьями, а, тем более, если друзья возвращаются с войны. В Афгане вертолет Угулавы сбивали два раза. Еще раз он падал в Грузии — зацепились за провода. А ничего, летал дальше и так же тщательно мыл свой вертолет.

Борттехник капитан Тарабейкин мучительно задумывается...

— Боюсь ошибиться, но когда я последний раз был в командировке в Союзе, то я за обшивкой левого борта спрятал от таможни бутылку водки

— Так ты ж в Союзе был пол-года назад!

— Так поэтому и боюсь ошибиться...

У левого борта стоит вторая дополнительная бочка с топливом... "Тарабейкин, а ты точно ее там прятал? А ты уверен, что до сих пор ее оттуда не достал?" Тот опять надолго задумывается... "Да точно есть!"

Советская водка в Польше — это как религия. Дело даже не в самом напитке и уж тем более не в желании напиться — тут важен сам процесс! Но для процесса нужна водка. А тут вот она — почти только протяни руку. Почти — потому что между нами и бутылкой есть еще и обшивка на десятке винтов и бочка, полная топлива. Но нас уже не остановить.

Сначала у инженера выбили разрешение на снятие бочки: "Да ну в самом деле, зачем она нужна? Да надо будет — опять поставим!" Затем вызвали заправщик для скачивания топлива. Пока он пришел, раскрутили крепление бочки. Топливо слили, бочку вынесли. Раскручиваем винты крепления обшивки. Последний винт раскручивает сам борттехник, мы сгрудились вокруг: "Тарабейкин, ты лучше сразу честно скажи, что тебе были нужны помощники для снятия бочки! А то ведь, если водки не будет, ты нас потом месяц будешь польским суррогатом отпаивать!" Все винты раскручены, но Тарабейкин не спешит поднимать панель, похоже, что он и сам боиться разочарования. Выдох, рука ныряет под обшивку и... И всеобщий возглас неподдельной радости: "Есть!"

Что такое бутылка водки на восемь человек? Вроде бы и совсем ничего. Но вот эта запомнилась.

Топлива в расходном баке Ми-8 хватает на 17 минут полета. Экипаж возвращался из Колобжега с дежурства. Борттехник протупил — не включил перекачивающие насосы. Через 17 минут движки стали. Вертолет сел на вынужденную. Включили насосы, перекачали топливо. Пока прилетела помощь, они готовы были уже лететь домой. Но разборки полета были конкретные. Полк собрали в клубе. На сцене командование полка и виновники происшествия. Командир полка Бордюр (это не фамилия такая, просто у нас в гарнизоне два раза в год — на 1 Мая и 7 Ноября — вытаскивали из тротуаров все бордюры и по новой укладывали "под линеечку") долго орал и топал ногами. Летчика лишили 1 класса. Но зам по летной подошел к краю сцены, долго молчал, а потом махнул рукой: "Конечно раздолбай! Но вот так, с отказавшими двигателями, с высоты 300 метров, найти в лесу крошечную полянку для посадки и мастерски посадить вертолет мог только первоклассный летчик!"

Спустя всего месяц в Германии упал немецкий истребитель. Летчик катапультировался. Нашел его герой этой истории, за что был награжден немецкой медалью. Классность ему, конечно, тоже сразу востановили.

Пара возвращается из командировки в Союз. Но то ли харчи Родины бортачу не пошли, то ли съел чего-то не то, но, извиняюсь, приспичило. Да так сильно, что хоть на вынужденную посадку иди (а, кстати, был у нас случай, когда плотно заправившись котлетками в летной столовой, летчики с разлета еле успевали долететь до запасного аэродрома в Брохоцине и выскакивали на травку целыми экипажами). Но тут вынужденная не проходит: все-таки парой идут. Что делать? Схватил бортач какую-то коробку, завис над ней, а коробку потом — за борт. Коробка-то вниз ушла, а вот содержимое... Прилетели домой, зарулили. Зовут этого бортача с ведомого вертолета. "Что ж это ты, мил-человек, так нас обгадил? Отмывай теперь!" Легко сказать. Коричневые брызги, густо облепившие кабину, так подсохли на ветру, что стали крепче цемента.

У нас новый командир полка. До этого он летал на Ми-6, но командир должен летать на всем, что есть в полку. Но "восьмерки" как-то не по-доброму отнеслись к нему. Когда командир выходил из вертолета, под ним сломался трап — просто отлетели сразу две ступеньки. Ни до того, ни после про подобные случаи я и не слышал, но надо же было такому случиться именно с командиром! (Между прочим, стремянка не такое уж безобидное сооружение. В том же Долляре, рассказывали, пилот по тревоге спешил занять свое место в кабине МиГ-25, с разбегу запрыгнул на стремянку, а она вдруг выскользнула у него из-под ног. Летчик ударился затылком об бетон — насмерть. Шлем он нес в руке...)

Еще раз Ми-8 подвел командира полка, когда тот отрабатывал полет на авторотацию. Набор высоты, движки на малый газ — снижение. Ввод коррекции — выход из авторотации... Но не тут-то было. У "восьмерок" оказвается, есть фишка: движки неохотно выходят на обороты при ненагруженных винтах. Всего-то и надо было потянуть немного шаг вверх, а потом вводить коррекцию. Но и командир этого не знал, и молодой правак не знал, а совсем юный борттехник и не догадывался даже. Так до земли и дошуршали, благо было куда падать. Слава Богу, все обошлось, вот только у бортача челюсти при приземлении так клацнули, что пол-зуба отлетело.

Очередное подведение итогов. У дверей класса стоит высокий, тощий, но франтоватый прапорщик в парадной форме. Рядом — маленький, полненький, розовощекий пацан лет 15 в какой-то легкомысленной курточке. Командир тяжело навалился на трибунку: "К нам в эскадрилью прибыл новый борттехник... Как там, блин, твоя фамилия?" — "Прапорщик Гобан!" — "Во-во, дал же, блин, Бог фамилию" — Прищурился подозрительно: "А это кто рядом с тобой — сын что ли?" — Пацаненок обиженно вздернул веснушчатый нос: "Прапорщик Волковинский! Прибыл для дальнейшего прохождения службы!" Когда смех утих, командир вытер слезы и спросил: "Что ж ты в штатском-то?" — "Так на складе не было формы подходящего размера!"

Волковинский и в кабине-то потом летал стоя, иначе просто не дотягивался до АЗСов на потолке. А Витька Гобан, "западеник", украсил свой вертолет домотканными ковриками и занавесочками с украинским узором, чем покорил сердце комэски, тоже украинца, и ему доверили борт №31 — вертолет командира эскадрильи.

Титковы

Титковых у нас было два. Капитан Титков по кличке "Курильская ворона" и прапорщик Титков из группы вооружения.

Капитан Титков приехал в Польшу с Курильских островов.

— Да разве тут у вас комары? Вот на Курилах комар — это комар! Его вот так в кулак берешь: снизу ноги болтаются, а сверху клюв торчит, и кровь капает... А гудят как! Они ж там двухмоторные и с разгона куртку летную кожанную пробивают. Вот так зайдет с разворота, лапы назад вытянет, крылья сложит, клюв — вперед и как даст в спину! С ног валит. А если в голову попадет, то и сам убъется и тебе сотрясение мозгов гарантировано, если есть, конечно, что сотрясать. А по вечерам, гады, летают исключительно по двое: набросятся из-за угла и пока один кровь сосет, второй, падла, руки выкручивает!

А "курильской вороной" Титкова прозвали после другой истории:

— Да разве тут вороны? Вот на Курилах вороны — это вороны! В два раза больше местных, черные все и клюв из вороненной стали... Ну чего вы ржете, как кони? Вороненную сталь потому так и называют, что она по прочности не уступает клюву курильской вороны. Да эти вороны клювом банку консервную пробивают насквозь. У нас на сухой паек сгущенку давали, так у нас этой сгущенки было как гуталину. Мы ее прямо в банках на помойку выбрасывали. Так эти вороны повадились ее жрать. Пробьют дырку и высасывают через клюв, как через соломинку...

А еще Титков прославился укрощением зама по ИАС. К нам в полк приехал новый заместитель командира полка по инженерно-авиационной службе. Майор со средним образованием и высшими амбициями. В первые же дни прилюдно отчитал командира одной из эскадрилий, подполковника, за то, что он первым не отдал ему честь. "Так я же старше вас по званию!" — "А я старше по должности!" А технарей он вообще за людей не считал и готов был втоптать в землю любого, кто мог, по его мнению, оказаться у него на пути к подполковничьим погонам. Особенно нежные отношения у него были с нашей третьей эскадрильей и со мной лично. По-моему, он начинал кричать еще до того, как его "УАЗик" прересекал границу нашей стоянки. Не то, чтобы у нас поджилки тряслись при его виде — к крику привыкаеш быстро — но не любили мы эти разборки, ох, как не любили. И лишь Титков всегда флегматично, с неизменной улыбочкой, выслушивал монологи Ивана Васильевича и вместо оправданий выдавал что-то вроде: "Ну что вы от меня хотите, я в детстве конфет мало ел, а недостаток сладкого приводит к деградации мозгов. Иван Васильевич, попросите, чтобы мне в столовой давали двойную порцию сахара!" А когда взбешенный инженер уезжал, пояснял нам: "А что он мне сделает? Дальше Курил не пошлют, а я там уже был".

Как Титков Балбеса женил. К нам в эскадру сразу после окончания среднего училища прибыло два лейтенанта. С легкой руки Титкова к ним сразу прилепились клички Боец и Балбес. Скажем прямо, клички не самые хорошие, но, как вы сами понимаете, легче сменить имя, чем погоняло. Но вот с другой стороны, были у нас в эскдрильи два прапорщика: Веник и Пирожок. И это, заметьте, не клички, а фамилии. Так что еще неизвестно, что лучше: фамилия или кличка. Кстати, говорят, что нет такого слова, которое не могло бы послужить хохлу фамилией. Подтверждаю. Возьмите любой телефоный справочник в любом украинском городе. Тут вам будет не только Хохол, но и Поляк, и Чех, и Швед, и Швец, и Бортник, и Коваль (Smit по-английски). Найдете вы там и Сало и Борщ с Пампушкой и какую-нибудь Сливу с Вишней на десерт. Отыщется и Чуб, и Ус, и Зуб, и Безух. Или вот была у меня знакомая: Тихая Любовь. Звучит?

Впрочем, мы отвлеклись. Боец (Игорь Новиков) попал техником ко мне в группу, а Балбес - в группу РЭО к Титкову. Ребята они были, понятно, молодые-холостые и, совершенно очевидно, немедленно стали объектом охоты со стороны молоденьких (и не очень молоденьких) девушек (и не очень девушек) вольнонаемниц. Боец сдался первым и вскоре мы сыграли его свадьбу. Балбес слегка замешкался на старте, но, видно, времени все же зря не терял судя по его заспаному виду с которым он являлся по утрам на службу.

А в технической столовой работала официантка Рая. Отношение технарей к официанткам, мягко говоря, разное. Но очень популярной была у нас поговорка: "Кто пригрел, тому и мясо". В самом деле, если кому-то вдруг приносили на завтрак двойную порцию — значит с пользой провел мужик минувшую ночь. И наивные жалобы "А почему у него порция больше, чем у меня?" вызывали приступы гомерического хохота у всей столовой.

Рая разительно отличалась от других официанток своей серьезностью и ровным отношением (а вернее, полным безразличием) ко всем особям мужского пола, приходящим на кормежку в столовую. Титков кипятился: "Да что это за фигня? Красивая баба, а доступ к телу ограничен. Балбес, ты что дурака валяешь? Смотри какое тело без дела простаивает!" Балбес отнекивался: "Да не пойду я, да она не по тем делам..." "Что значит не по тем делам? — взрывался Титков — Она что, шахматистка и кроме шахмат ничем не интересуется? Так мы ей быстро организуем сеанс одновременной игры. Ты сходи, прозондируй почву по поводу шахмат и нам расскажешь".

Шутки по поводу шаматистки Раи продолжались не одну неделю и даже не один месяц. Но в одно обычное, на первый взгляд ничем не примечательное утро, Рая, как обычно, принесла нам нашу обычную пайку: кому гуляш, кому отбивную. А Балбес получил и гуляш и отбивную и все это густо-густо посыпано котлетами... С характерным стуком наши челюсти упали на стол. Балбес сосредоточено, не поднимая головы, ковырял вилкой в котлетах. Пауза угрожающе затягивалась...

Первым не выдержал Балбес: отшвырнув вилку, он заорал на нас: "Ну что вы на меня уставились? НЕ ИГРАЕТ ОНА В ШАХМАТЫ!"...

Сыграть свадьбу в Польше мы не успели. Мишку (как-то сразу забылась его обидная кличка) отправили в Афганистан, а после Афгана он остался в Каунасе. Вместе с Раей.

Прапорщик Титков был знаменит тем, что помнил столицы всех стран мира и до армии был уверен, что макароны косят.

— У нас в армии был замполит лейтенант, вот он и сказал на политзанятии, что в городе, где я служил, есть макаронная фабрика. А я и говорю, а разве макароны делают? Ведь они растут как трава и их косют, но только в жарких странах.

Титков жил в Легнице возле Дома офицеров Северной группы войск. А там рядом был магазин советской книги. В то время хорошую книгу в Союзе купить было сложно, а в Польше наши книги были, да еще и значительно дешевле. Вот жена Титкова и делала свой бизнес на книгах, ящиками вывозя их в Союз.

— Титков, а ты хоть одну книгу в своей жизни прочитал?

— А зачем?

— Ну у тебя же дома так много книг! Неужели ты не одной даже в руки не брал?

— Ну почему же не брал. Брал.

— И про что же эта книга была?

— А я не знаю. Хорошая такая книга, большая, толстая. Я на нее сковородку ставил.

— Да ты что? Жена же твоя про это узнает — она тебя убъет!

— Да нет, не узнает. Я эту книгу потом выкинул.

Титков выглядел семидесятилетним дедом, хотя на самом деле ему не было и сорока. Но мужик был крепкий, тягал в охотку гири и поднимал штангу, пока жена рубила дрова. При этом цель у него была вполне конкретная:

— Я вот в прошлом году поднял штангу 90 килограмм. А в этом на один килограмм больше. Вот так буду прибавлять по килограмму в год и потом стану единственным человеком, который в 100 лет поднимет штангу весом в 150 килограмм....

После минутной шоковой паузы, мы все взорвались диким смехом. Титков дождался, пока мы немного успокоились и тихонько добавил:

— Смейтесь, смейтесь... А мне овации будут!

Титков отличался отменным аппетитом, в столовой всегда съедал все, несмотря на качество еды, и даже со стаканом компота съедал 5-6 кусков хлеба. Но однажды он рассказывает:

— Я сегодня шел в столовую мимо караульной машины, а там в кузове были караульные псины, такие здоровенные, а я их не видел, а они как кинутся ко мне и как гавкнут! Я так испужался, так испужался, аж аппетит пропал!

— Что, неужели не все съел?

— Да нет. Съел я все, но без всякого аппетиту!

При этом он отличался отменной ленью. "Титков, почистишь вот эти стволы" — начальник группы вооружения похлопал по блоку УБ-16. Титков и почистил только те два ствола, которых коснулась рука начальника. А однажды Титков нас и вообще порадовал откровением:

— А я могу по воде ходить.

— Как это?

— А так: аки посуху!

Такого мы не могли пропустить. Спорим на ящик вина. Титков легко согласился на спор, чем весьма нас смутил: а вдруг и в самом деле он новый мессия и пойдет по воде аки посуху? Выбрали день и пошли в бассейн смотреть на зрелище (в Легнице было несколько открытых купальных бассейнов). Приперлись в парк (а путь неблизкий), но бассейн был закрыт из-за паршивой погоды: было пасмурно и даже накрапывал мелкий дождь. Но не расходится же по домам, уже мы и под дождиком вымокли, а Титков упирается:

— Не хотите — не верьте, но я могу по воде ходить!

А может, он какой фокус знает? Идем к пруду в центре парка. Хорошо еще, что из-за плохой погоды поляков в парке было очень немного, но редкие прохожие имели возможность насладиться вместе с нами диковинным зрелищем. Прапорщик Советской армии под легким дождиком раздевается до семейных сатиновых трусов, прыгает в пруд и с головой скрывается под водой, а потом и остальные офицеры начинают судорожно сбрасывать с себя одежду, чтобы кинуться в воду спасать нового мессию. Оказалось, что Титков и плавать-то не умеет, но, к счастью, прыгать в воду нам не пришлось, он вынырнул из воды сам и нам удалось вытащить его за руку из пруда.

— По воде аки посуху, говоришь? Что же ты нам, гад, голову-то морочил?

— Дык на воде рябь была, рябь. Вот если бы тихо было бы, так пошел бы, но рябь на воде, рябь...

Но вино все-таки поставил.